Я бы тоже уснул, не засветись соседняя вершина новогодней ёлкой. Военная база мигом оживает, слышатся крики командиров, ропот рядовых и рокот техники. В небо поднимается что-то ужасное, быстро находит нас и опускает на головы джедайский меч.
– Бегите, друзья, – говорю я Олёше, Гекльберри и Алексейчуку, – им нужен я.
– Всем стоять! Никому не двигаться! Руки за голову!
Солдаты водят вокруг нас хороводы, размахивают оружием, слепят светом.
А мы льем слезы.
Разыскивается профессиональный российский самбист за нанесение тяжких телесных повреждений, которые привели к смерти военнослужащего-контрактника. С места преступления злоумышленник скрылся. Передвигается в машине синего цвета или в джинсах синего цвета.
Сильный… Синий…
– Я её не похищал, – говорю я военным. – Она сама меня похитила!
– Это не он… Идиоты! Это не наш самбист.
Старший уходит. Сразу же гаснет свет.
Пронесло. Мы обнимаемся на радостях. За нами наблюдает лишь ночь – в темном кителе, украшенном звездами.
Утром начинается новый день. Земля кланяется солнцу, всё ниже и ниже, пока не оказывается под ним. Всем хорошо и тепло, даже вода нагревается. Из коробок домов высыпаются люди, задираются к волнам, задирают головы к небу, с которого льется жемчужный свет.
– Ты куда собрался? – спрашивает девочка.
Я подсовываю вместо себя Олёшу и бегу купаться с Гекльберри и Алексейчуком.
– Если ты утонешь, – кричит девочка, – я стану вдовой. А я не хочу быть вдовой…
Сегодня на пляже «Курортный» в результате неосторожного поведения на воде погиб тридцатилетний мальчик. Водолазы вытащили его слишком поздно для медиков. Личность утопленника устанавливается, родители разыскиваются…
Нет, мама, это не Алексейчук…
– Надо было слушаться маму, – говорит Алексейчук. – Не лезть к этой девочке, не провоцировать её. А теперь она женит нас на себе и заставит делать детей.
– Помолчи, – говорит Гекльберри.
Снова этот шепот. Девочка-ведьма. Колдует на полную масть.
В Черном море белый парусник, на его мачтах двенадцать канатов, на тех канатах ангелы. Они поют, воспевают и молодых благословляют. Созрело для любви сердце мое. Пленен мой суженый. Пускай же гарбий принесет нам счастье и удачу, а все невзгоды лежат в пучине морской – за тремя замками булатными, тремя заклятиями Господними, тремя печатями Соломоновыми. Слово мое крепко как камень, светло как солнце, неудержимо как волна. Аминь! Аминь! Аминь!
Море выбрасывает нас на берег. Мы прикатываемся к ногам девочки… Похитители и пленники, заложники и захватчики. Сегодня ты жертва, завтра – агрессор. Патти Хёрст? Не, не слышал. Одни хотят убить, другие хотят любить. Если не полюбим, она убьет нас?
Если я не стану супругой ему, то не подобает мне лечить его.
– Я оставлю один струп, – шепчет девочка, – для подстраховки.
Что такое? Крымский синдром? Третий день в плену у гор, четвертый день – у моря. Какая ещё свобода? Тут свобода равна неволе. Вся природа на стороне девочки, а значит, и на моей стороне. Понятно, что я подчиняюсь. Я слушаюсь девочку, как маму… Как самого себя. Мне хорошо с ней, меня всё устраивает.
– Подурачились, и хватит, – говорят мне друзья.
Алексейчук и Гекльберри ловко связывают меня. Олёша скулит в сторонке.
Искатели и свидетели.
– Что вы делаете?
Я так удивлен, что даже не сопротивляюсь.
– А ты разве не понял?
– Вы охотники за головами? – спрашиваю я.
Они кивают головами.
– Мы доставим тебя назад и получим вознаграждение…
Игрушки…
Шоколадки…
Таблетки…
– Девочка будет против, – говорю я. – Она вам отомстит.
– Поживем – увидим, – говорят эти предатели.
– Не долго вам жить осталось, – внезапно говорит девочка.
Она налетает ураганом, расстегивает курточку, под ней – само солнце. Олёша, Гекльберри и Алексейчук вынуждены отступить.
– Сейчас будет немного больно, – говорит мне девочка, – потерпи…
Я зажмуриваюсь.
– Изгоняю нечистого духа. Выйди вон, Олёша! Нет тебе здесь чести и места. Это не твоя голова, не твое тело. Здесь Бог и любовь, Петр и Феврония. Заклинаю тебя силой русского слова. Уходи вместе с последними русалками! Сгинь в ночь, сгинь с сегодняшнего дня, просто сгинь. Аминь! Аминь! Аминь!
Я кричу от боли, которую оставил Олёша.
– Изгоняю нечистого духа по имени Гекльберри…
От свободы и голода кружится голова. Я хватаюсь за ветки.
– Изгоняю нечистого духа по имени Алексейчук…
Мне печально от знаний. Я чуть не падаю с дерева.
Внизу – пропасть. Она уже проглотила Олёшу, Гекльберри и Алексейчука. Будь у меня хорошее зрение, я бы увидел человечков, которые отдыхают на первом этаже гор. Я бы увидел маму, которая по-прежнему ищет меня на берегу. Но я не вижу никого. Даже девочку. А она только что была рядом. Только что шелестела над ухом.
Что же она шептала?
Синяя кровь, пена на губах, в голове шумит прибой. Оставайся, море, с нами, оставайся внутри нас. Ривьера в шалашике души. Суп любви на костре чувств. Мясо есть у каждого. Бросаем дофамин, посыпаем серотонином. Добавляем щепотку эндорфинов и каплю адреналина. Окситоцин – по вкусу. Варим до полной готовности. Позволяем блюду настояться. Разливаем по тарелкам. Правда, вкусно?
Девочка не отвечает. Но я знаю, что ей нравится. Ведь я и есть девочка.
Разыскиваемый нашелся там же, где и потерялся. Сознательные граждане обнаружили его на дикорастущей груше, сняли и отвели к маме. На мальчике были синие плавки и свежая газета. Морской климат явно пошел ему на пользу. Психическое расстройство уступило место другому, не такому тяжелому. Теперь больной ассоциирует себя с одной личностью – девятилетней девочкой.
Так мальчик или девочка? Орел или решка?
Бросайте…
Я уже умею плавать.
Малореченское привидение
– Крым начинается с симферопольского Макдональдса, – сказал Лжестепан Хатына, выдавливая себя из поезда, – им же и заканчивается.
Хатына располнел и растолстел без работы. Если бы не расследование, он продолжил бы расплываться.
Мы прошлись по платформе – под руку. Крыша защищала нас от дождя, но у меня все равно отсырели волосы.
– Я смотрел, – сказал Лжестепан, – смотрел в Интернете. Кругом дождь, даже в Судаке.
Я кивнула. Я не успела почистить зубы в нашем первом вагоне, который ночью стал последним.
Автовокзал встретил нас хором таксистов. Мисхор… Ялта… Партенит… И наконец: Алушта, Рыбачье… Лжестепан затолкнул меня в микроавтобус, а сам направился в бесплатный туалет, которым славится Макдональдс. Мой друг не считал нужным платить за это дело.
Он вернулся расстроенным – Альфу и Омегу полуострова закрыли. На ремонт или насовсем.
– Ладно, – сказал Хатына, – схожу на обратном пути.
И мы поехали – через дождь, через Крым.
***
– Я не ем мяса, – говорила кому-то девушка спереди. – Употребляю только растительную пищу. По крайней мере, она неодушевленна.
Мы со Лжестепаном пахли на неё колбасой и котлетами. Девушка боялась оборачиваться.
За окнами маршрутки лил дождь. Сверху – на горе – привидения под командованием трехглазого Суворова-Кутузова сражались с растениями, ведомыми Александром – гигантским черешневым дубом. Вся гора была зеленой, но духи брали свое умением. Они раздавали бой налево и направо. Грохотали пушками и поливали противника свинцовым дождем.
Тучи помогали как плохим, так и хорошим.
– Итак, что там у нас? – спросил Лжестепан, дожевав завтрак.
– Малореченское привидение, – сказала я.
Папка раскрылась на нужном месте.
***
Не успели они доехать до новоприобретенного замка, как небо затрещало от молний, а дождь лихо забарабанил по крыше минивэна, управляемого Алексеем Петровичем Портосом, потомственным русским и первым наследником всего.
– На русских уже не хватает хорошей погоды, – сказал с заднего сидения отец Алексея, владелец квартиры в Москве – Петр Иванович Портос.
– А ведь мы недавно слышали тюрюканье перепелок, воркование голубей и уканье маленьких жаб, – сказала Софья Ильинична Портос, родная жена и мать. – Мы видели хвостики белок и полевых кроликов, они беспечно прыгали прямо под наши колеса. Пряные запахи опьянили всех нас, мы перепили этого коктейля из хвои и меда, ничуть не разбавленного дождем.
В девичестве Софья Ильинична стеснялась фамилии Валуева. Она была весьма романтичной особой. На каждом углу ей мерещилась патока с имбирем, на стол она всегда ставила свечи, а завтракала исключительно в постели. Завтрак заряжал её энергией на весь день, молоко перемешивалось с кровью, она была готова жить и побеждать в стране Москва. Только язык выдавал в ней уроженку глубинки. В свои немолодые годы она обладала фантастической фигурой и глазами-блюдцами, напоминая героиню аниме, которое так любила несовершеннолетняя дочь Портосов – Меланья.
